Сайт "Аура волшебства"

Когда планы рассыпаются, чтобы сложиться в мозаику

Иной раз жизнь пишет свои сценарии смелее самого дерзкого романиста. То, что начинается как аккуратный план, рассыпается в прах под ногами судьбы, чтобы сложиться в мозаику куда причудливей. Наверное, стоит лишь прислушаться к шёпоту случайностей — тем точкам на карте, что мерцают, как звёзды, зовя свернуть с проторённой тропы. Именно так заговорил с нами Тиручендур — город-загадка, вплетённый в маршрут нашего паломничества по Тамил-Наду словно жемчужина, случайно оброненная в песок.

«Вам необходимо увидеть это», — настаивал в сообщении Абикумар, чьими советами мы дорожили как мантрами. Его слова вибрировали сквозь экран, будто отголоски храмовых колоколов. Каньякумари, та самая стрела, вонзающаяся в океанскую синь, могла подождать. Вместо неё нас ждал Муруган — бог-воитель, чей храм, как уверял водитель, «вдыхал мужество даже в дрожащие сердца».

Первое впечатление обмануло: стены цвета закатного персика, гопуры, вздымающиеся к небу словно каменные языки пламени, толпы женщин в пёстрых сари — всё будто списано с прежних остановок. Но едва переступив порог, я ощутила, как воздух с ароматом жасмина и тлеющей камфары, наполнил меня спокойствием. Здесь не было давящей торжественности — лишь лёгкость, будто незримые крылья обняли плечи, отсекая суету внешнего мира. Даже крики торговцев за стенами звучали приглушённо, словно сквозь вату времени.

Надвратная башня храма Муругана в Тиручендуре

Служители, похожие на бронзовые изваяния в гирляндах из гибискуса, провели нас через лабиринт галерей, где солнечные лучи дробились в резных каменных решётках. У алтаря Муругана, где его копьё сияло словно сгусток света, над нами совершили танец огня: масляные лампы закружились в руках жреца, рассыпая искры, а тёплая вода, падая на лицо, оставила ощущение, будто смыла невидимую пыль столетий.

На выходе закат уже растекался по небу, как куркума в молоке. Борис, наш неугомонный организатор, всегда тонко чувствующий время, звонко постукивал своей тростью о плиты: «Каньякумари не убежит, но ночные дороги — не очень интересны!»

Женщины вздыхали, бросая жадные взгляды на ряды ларьков, где серебро соседствовало с горками кардамона, а шёлковые ткани переливались, словно крылья бабочек. «Здесь цены для паломников, а не туристов», — ворчал кто-то, поглаживая расшитую палантину. Но Борис, уже пряча в карман брелок с ликом Муругана, купленный «на удачу!», гнал нас к машине с решимостью полководца.

И пока автобус нырял в сумеречную даль, я прижимала к груди крошечную статуэтку божества, купленную украдкой. Тиручендур оставался за спиной — тихий страж, вписавший в наше путешествие страницу, что пахла дымом священных огней и обещанием: «Мы еще встретимся!».

Омовение ног у храма Муругана в Тиручендуре

Колокол души

Четыре недели спустя Индия стала похожа на вторую кожу — привычная, пропитанная запахами карри и пыльных муссонов. Проводив друзей в аэропорт, мы с Борисом остались вдвоём под сводами небольшого отеля, где вентилятор на потолке выводил кружева из теней. Планы, казалось, были высечены в камне: Варанаси, священные воды Ганга, погребальные костры, танцующие с луной... Но однажды утром муж развернул карту на столе, как жрец, предсказывающий судьбу, и произнёс:

— Лети́м в Малайзию!

Слова упали, словно спелый мандарин — неожиданно, сладко, с взрывом лиловых долек под кожурой. Его глаза блестели, как у мальчишки, нашедшего секретный ход в крепости. Вопрос «зачем?» повис у меня в горле — ответа не было даже у него. Лишь смутное: «Там поймёшь», произнес он с придыханием, перебирая тот самый брелок с Муруганом. Все мои планы и настрои на прямое соприкосновение со смертью в Варанаси рухнули в одночасье. Видимо для того еще не пришло время.

Самолёт «Эйр Азии» ревел, как металлическая птица Гаруда, разрывая облака над Ченнаем. За иллюминатором плыли рисовые поля, превращаясь в изумрудную мозаику, потом — в синюю бездну Малаккского пролива. Борис спал, прижав лоб к холодному стеклу, а я слушала, как сосед-тамилец с седыми висками, похожими на серебряные струны, напевал что-то под нос. Его руки, украшенные кольцами с рубинами, складывали апельсинные дольки в ритм рассказу:

— В пещерах Бату… да-да, там, где ступени в небо ведут! — он щурился, будто видел их прямо сквозь обшивку салона. — Храм Муругана в скале. Вы видели Тиручендур? Тогда и этот должен… — он хлопнул ладонью по подлокотнику, — ударить в колокол души!

От неожиданности я вздрогнула и коснулась амулета, спрятанного под одеждой — крошечный Муруган будто дрогнул, напоминая: пути богов не прямые. Они вьются, как реки в джунглях, где за каждым поворотом ждёт либо водопад, либо тихая заводь с лотосами.

Борис проснулся от моего взгляда.

— Пещеры Бату, — прошептала я, наблюдая, как в его зрачках вспыхивают отблески давнего храмового огня.

Он лишь усмехнулся, доставая из кармана смятую брошюру с фото скального храма: «Ты же знаешь — совпадениями правит тот, чьё копьё пронзает тьму».

А самолёт, как послушный слонёнок бога Ганеши, вёл нас сквозь ватные облака. Куала-Лумпур маячил вдали огнями, похожими на гирлянды для Дивали — праздника, который мы, сами того не зная, готовились отметить вновь.

Вечерний Чайна-таун в Куала Лумпуре

Куала-Лумпур - город неоновых драконов, стерегущих тайны

Малайзия встретила нас влажным, обволакивающим дыханием. Мы шагнули в этот мир, как слепые котята, держась за обрывки знаний из глянцевых буклетов. Но даже они напоминали о джунглях, где небоскребы пробиваются сквозь чащу, словно бамбуковые ростки к солнцу, о горниле культур, где благовония мечетей танцуют с дымом буддийских благовоний.

Куала-Лумпур, выросший на месте оловянных рудников, теперь сверкал, как драгоценная жемчужина в короне Южных морей. Его аэропорт - гигантский улей из стекла, стали и бетона, оглушил гулким эхом голосов на десятках языков. Мы плутали среди указателей с арабской вязью, китайскими иероглифами, тамильскими завитками, пока Борис, сжав в кулаке пачку ринггитов — банкнот, пахнущих свежей типографской краской, — не вывел нас к автобусной остановке.

- Экономия — лучший попутчик, — буркнул он, толкая меня в салон, где кондиционер боролся с духотой, а на окнах висели занавески с вышитыми драконами. Чайна-таун манил через час пути, обещая лабиринты фонариков и тайных храмов.

- А жить где будем? — спросила я, глядя, как за стеклом мелькают пальмы-великаны с кронами, похожими на взъерошенные зеленые парики.

Борис махнул рукой в сторону стеклянных исполинов, чьи шпили пронзали облака:

- Туда. Где пахнет жареными каштанами и имбирём.

На меня тут же повеяло воспоминанием из прошлого. Ведь ровно 20 лет назад в это же время я первый раз попала в Китай. А Чайна-таун – это настоящий китайский квартал со всем традиционным местным колоритом! Его улицы обняли нас какофонией звуков: перебранки торговцев, звон цимбал из открытых дверей храма. Нас затянуло в водоворот запахов — уксусный кисло-сладкий соус, аромат дуриана, терпкий чай пуэр. У одного из лотков, где на пару шипели димсамы (типа пельменей), услужливый китаец с лицом луны-рыбы расстелил перед нами меню, пестреющее фотографиями блюд:

— Краб в черном соусе! Утка по-пекински! Лучше, чем в Шанхае!

Пока мы ели, обжигаясь пряным том-ямом, официант, крутя в руках связку ключей, вдруг сказал:

— Ищете ночлег? За углом есть то, что вам нужно. Лифт до облаков, окна — в целое море огней.

Ночной Куала Лумпур

Действительно, отель оказался скрытой жемчужиной: фасад, обвитый неоновыми лианами, вестибюль с аквариумами, где плавали рыбы-драконы, и номер на самом верхнем этаже, где кровать тонула в подушках, а за окном Куала-Лумпур сиял, как рассыпанный ларь с сокровищами. Символично было и название отеля – «Пятый элемент». Это именно тот элемент, который является главным связующим все элементы. Как последний пазл, которого не достает в нашей картине, чтобы увидеть все целиком. Увидеть всю красоту грандиозного плана Творца в твоем разворачивающимся прекраснейшем полотне жизни.

— Муруган ведет, — прошептала я, разглядывая в сумерках очертания телебашни Менара, похожей на ракету, готовую к старту.

Борис, уже распаковывая рюкзак, бросил на стол тот самый брелок:

— Завтра — пещеры Бату. Индуистский храм в мусульманской стране. Интересно, какой урок преподнесет нам бог-воин здесь?

Город гудел внизу, перекликаясь с далеким рокотом Тиручендурского прибоя. А я прикрыла глаза, представляя, как каменное копье Муругана пронзает не только тьму, но и границы материков, сплетая наши дороги в узлы, которые предстоит развязать.

Ночная беседа с бронзовым воином

Той ночью, пока за окном Куала-Лумпур мерцал в собственном отражении, я не могла уснуть. Статуэтка Муругана, привезенная из Тиручендура, лежала на тумбочке, и ее силуэт в лунном свете напоминал воина, замершего в прыжке.

— Кто он вообще такой, этот Муруган? — спросила я, наконец, поворачиваясь к Борису. — Почему мы везде натыкаемся на его следы?

Муж отложил книгу, на обложке которой золотом сиял Шива. Его голубые глаза, засветились.

- Пришло время рассказать. Помнишь, как ты танцевала Афину Палладу на всемирной олимпиаде и заняла призовое место?

Я кивнула, удивленная таким поворотом. Платье с позолоченными доспехами, запах грима, гул зала перед выходом — воспоминания всплыли, как вспышки бенгальского огня.

- Ты же изображала момент, когда Афина с копьем и щитом несла победу и освобождение людям? — он усмехнулся. — Муруган тоже принес дар — горный поток, который оросил выжженные земли. Оба — воины, но их сила не в разрушении. В преображении. — Он замолчал, будто давая мне услышать гул водопада за окном, где городские огни мерцали, как искры священных костров. — А ты разве не делаешь то же самое сейчас?

Его палец лег на мою ладонь, словно отмечая невидимые линии судьбы.

- Твоя миссия в другом - ты растишь не оливы, как это делала Афина. Ты сеешь слова. Те, что выжигают невежество в людях, как Муруган — демонов. И эти слова заставляют людей задуматься и содрогнуться, сбросить шкуры страха, стать сильнее, чем они смели мечтать. — Голос его зазвучал тише, но жарче. — Помнишь, как в танце ты разрывала невидимые цепи? Ведь, возможно, что многие несут эти цепи не одну жизнь… Сейчас ты помогаешь другим сделать то же.

Я хотела возразить, но он перебил, подняв брелок с изображением бога:

- Энергия. Она наполняет тела тех, кто в ней нуждается больше всего. Люди, пройдя через твои уроки, начинают летать в танце жизни. Это и есть твой поток, что превращает пустыни души в цветущие сады раскрывшихся талантов многих людей.

За окном промелькнул луч фонаря, осветив статуэтку. Мне вдруг почудилось, что каменное копьё в руке Муругана дрогнуло, указывая на карту Малайзии, лежавшую на столе.

Тишина зазвенела, как натянутая тетива. Где-то вдали завыла сирена, но это уже не имело значения. Потому что боги войны — будь то Афина или Муруган — никогда не вели сражений впустую. Они просто напоминали: даже в эпоху бетона и кремния, огонь души всё ещё сильнее пламени апокалипсиса.

- А еще… — Борис встал, подошел к окну, за которым телебашня Менара упиралась в созвездие Ориона. — Оба требуют жертв. Афина — разума, отказа от слепых страстей. Муруган — преодоления. Ты помнишь, как на репетициях падала, отрабатывая пируэт с щитом?

- Колени были в синяках месяц, — я фыркнула, но голос дрогнул. Я - то прекрасно помнила, как творческий образ этой великой воительницы вывел меня тогда из развода, как мне приходилось преодолевать пустыню собственной души с маленьким, только научившимся ходить сыном. И как я пришла в космоэнергетику, где моя душа начала раскрываться с невиданной силой и засияла всеми гранями. А потом в мою жизнь вошли горы и с ними пришла любовь.. Настоящая, зрелая, та, где душа будто одна на двоих.

- Вот. Его храмы стоят на вершинах гор. Чтобы дойти, нужно отбросить лень, страх, сомнения. Как ты тогда — через боль к совершенству.

Тишина комнаты наполнилась гулом далекого города. Я взяла статуэтку, ощутив холод металла.

- Значит, это не случайность? Ни Тиручендур, ни пещеры Бату…

- Случайностей не бывает, — он потушил свет, оставив нас в сиянии неоновых драконов за окном. — Особенно когда бог войны становится твоим хореографом жизни.

Как дождь в пещерах Бату спел нам гимн преображению

Утро встретило нас грохотом гонга — небесного, медного, рожденного где-то в зыбкой дымке над городом. Это был не звон будильника, а сам Куала-Лумпур, выдыхающий ночь через звучание храмовых труб. Мы спустились в холл, где аквариумные драконы щурились сквозь стекло, словно хранители подводных тайн, и вдохнули воздух, пропитанный запахами из соседней пекарни.
Дорога к пещерам Бату напоминала путешествие сквозь слои реальности. Сначала — суета центральных улиц, где малайские девушки в хиджабах цвета манго щелкали селфи на фоне небоскребов. Потом — промзоны, где фабричные стены, расписанные граффити с Ганешей, соседствовали с рекламой халяльных косметических салонов. А затем джунгли, внезапно вскинувшиеся по сторонам дороги, как зеленые стены забытой цивилизации.

- Смотри! — Борис ткнул пальцем в окно.

Из чащи вынырнула гигантская статуя Муругана, золотая, ослепительная, с копьем, устремленным в небо. У ее подножия карабкались вверх мартышки, словно стражи-шалуны, охраняющие путь. Лестница из 272 ступеней — вилась к пещерному зеву, где в полумраке мерцали огни алтарей.

- Как будто Тиручендур отразился в зеркале и забросил сюда свое эхо, — прошептала я, ощущая, как мурашки бегут по коже.

Подъем оказался испытанием. Ступени, прогретые солнцем, жгли подошвы, а влажность обволакивала, как пар из котла. Полуобнаженные паломники в дхоти, с горшками молока на головах, обгоняли нас, шепча мантры. Где-то на середине пути старик-тамилец с лицом, изрезанным морщинами-картами, остановился, оперся на посох и сказал хрипло:

- Не спешите. Бог любит тех, кто чувствует каждый камень под ногами.

Внутри пещер царила иная вселенная. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь расщелины, рисовали на стенах световые иероглифы. Индуистские святыни стояли меж сталактитов, похожих на сосульки времени, а где-то в вышине, в главном гроте, возвышался храм — причудливый симбиоз природы и веры. Жрец в огненно-оранжевом одеянии раскачивал кадило, и дым, густой, как смола, обвивал статую Муругана, придавая его лику мистическую живость.

— Подойдите, — кивнул нам пуджари, протягивая горсть лепестков жасмина. — Он ждал вас.

Когда мы бросили цветы к подножию божества, гулкий голос из толпы прокричал:

— Аййя! — и барабаны ударили в ритм, от которого задрожала земля.

Внезапно Борис схватил меня за локоть. На камне у ног Муругана лежал брелок — точная копия того, что он купил в Тиручендуре.

— Это знак, — сказал он, разглядывая его. В глазах его светилось то же недоумение, что и в Индии, но теперь к нему добавилась уверенность. — Мы на правильном пути.

В пещерном храме Бату я поняла и почувствовала, как нигде в другом месте, что каждый из индийских богов – это не просто персонаж древних мифов и легенд. Это, прежде всего, энергии, которые проявляются в людях. Это состояние их внутреннего мира. И обращаясь к ним, мы усиливаем в себе те качества, которые необходимы нам в жизни.

Я сказала Борису:

- Их боги постоянно в борьбе с враждебными силами – демонами, асурами, ракшасами. И эти демоны не где-то там далеко, они присутствуют в каждом человеке. Они соблазняют, сбивают с пути.

- Да, это так, – подтвердил Борис. – Зависть, злоба, раздражение – всё это разрушает нас. И нужна защита, без которой человеку просто не справиться со своими страстями. Поэтому такие места очень нужны современному человеку, особенно сейчас.

Мы стояли у алтаря Муругана, чьё изваяние, украшенное гирляндами из жасмина, будто излучало тихую силу. Его копьё - вел, устремлённое вверх, напоминало не столько оружие, сколько символ прозрения – того самого, что пронзает тьму иллюзий. В мифах он побеждает демона Сурападма, но здесь, под сводами пещеры, эта история обретала новый смысл. Сурападма – не внешний враг, а хаос внутри: сомнения, которые гложут, эго, что шепчет «ты не сможешь», страх, парализующий волю.

- Ты заметила, как люди здесь задерживают взгляд на его лице? – спросил Борис. – Они ищут не чуда, а отражения собственной храбрости.

Я кивнула. В ритме мантр, в пламени масляных ламп словно оживала древняя истина: боги не спасают – они вдохновляют на битву. Муруган, воинственный сын Шивы, учит не убивать врагов, а превращать их в союзников. Даже поверженный Сурападма становится его петухом – вестником рассвета.

Перед тем как выйти из храма, я прикоснулась к холодному камню у его ног, благодаря за напоминание: демоны сильны, лишь пока мы верим в их власть. И, может, главное чудо таких мест – не в мистике, а в том, как они возвращают нас к себе. К тем, кто способен держать копьё. Свет, струящийся в самом центре пещеры омыл меня своим мягким сиянием, словно напоминая о моем выступлении и сценических софитах, бьющих прямо в лицо. О той силе и уверенности, которые родились во мне тогда. «Будь видимой, будь светом и неси его людям! Вместе с мужем вы невиданная сила любви, способная пробудить тысячи!» - благословение небес и Муругана звучало в моей голове, льющееся вместе с этим световым лучом из ярко синего неба в самое сердце моей души.

Спускались мы уже под вечер, когда тропический ливень обрушился на джунгли, превратив ступени в серебряные реки. Под навесом у подножия пещер чаевничал тот самый старик-тамилец. Увидев нас, он усмехнулся, обнажив зубы, покрашенные бетелем:

— Муруган — бог не только войны. Он и наделяет каждого, кто преодолевает препятствия на пути к нему внутренней силой. Вы видели обезьян?

— Мартышки? Ну да, — кивнул Борис.

— Это не просто звери. Иногда в них вселяются наги — духи змей. Они проверяют, достойны ли путники благословения.

Дождь стих так же внезапно, как начался. Над пещерами вспыхнула радуга, аркой соединив небо и землю. Обратно в город мы ехали молча. В кармане у меня лежал лепесток жасмина из храма — хрупкий, как обещание. А где-то в высоте, за облаками, смеялся бог-воин, запуская новые нити судьбы.

Елена Романова